Левон Микаелян (Казарян) Журналист • Публицист • Переводчик

Аршавир Ширакян: Завещано мучениками

КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ

После окончания Мировой войны армяне решили отомстить тем агентам-предателям, которые на протяжении всех военных лет работали на тайную полицию. Главные из них в основном уже понесли наказание: Арутюн Мкртчян, Амаяк Арамянц, болгарин Владимир. Но еще был жив один из главных доносчиков, который, щедро вознагражденный турецкими властителями, жил в свое удовольствие, дерзко повсюду повторяя: «Еще не родился тот, кто посмел бы меня убить».

Звали его Ваге Ихсан (Есаян), предатель с иудиной душой, который был известен не только своей разрушительной деятельностью во время войны, но и в мирное время продолжал делать свое черное дело, став агентом кемалистов и составив для них «черный» список армянских революционеров и интеллигентов, которые должны были быть арестованы сразу же после их прихода в Константинополь.

В качестве платы за свою службу Ваге был включен в число турецких цензоров. Теперь он полностью преобразился: зверь, сеявший страх во время войны, превратился в улыбчивого ягненка.

Я знал, что Ваге включен в «черный список» «Дашнакцутюн». Я был в числе следивших за ним, но, честно говоря, у меня и в мыслях не было, что именно мне суждено будет покарать этого улыбчивого человека, в адрес которого с каждым днем раздавались все новые проклятия. Во время перемирия языки развязались, и каждый день мы узнавали о новых его злодеяниях. И сердца наши переполнялись гневом и желанием справедливой мести.

Он был очень ловок и хитер. Всегда был окружен полицейскими и в одиночку нигде не появлялся.

В те дни по доносу Ваге пятеро полицейских убили нашего хорошего товарища Тачата, офицера болгарской армии, только что прибывшего в Константинополь. Один из арестованных англичанами полицейских показал, что предатель замешан в этом преступлении. До меня за Ваге следили двое молодых людей, воевавших на Кавказском фронте и умевших обращаться с оружием. Хитрый цензор понимал, что его не оставят в покое, и был крайне осторожен. Он догадывался, что его выслеживают, и ко всем относился с подозрением. Так рассказывали наши товарищи, которые «опекали» Ваге.

Так что дальнейшее преследование оказалось безрезультатным. Более того, один из добровольцев был задержан по его доносу. Хитрец, сидя в кафе, прожег сигаретой газету, которую читал, и сквозь дырочку заметил следящего за ним, вызвал полицейского и приказал арестовать его. И хотя наш товарищ вскоре был освобожден, его отстранили от дела и задание было передано мне.

Ежедневно с раннего утра я следовал за злодеем. Необходимо было изучить каждую улицу, все посещаемые им места и определить самое подходящее для нападения, которое должны были организовать товарищи, определенные нашим Верховным Органом.

Как-то Ваге, выйдя из дома, направился к Мосту и сел на пароход, идущий к островам. Я тоже взял билет и сел на пароход.

Примерно через полтора часа пароход остановился у Большого Острова. Пассажиры вышли и разошлись. Я в отдалении следовал за Ваге Ихсаном, который передвигался тяжело. Он остановился у кафе напротив пристани, из которого вышел человек и дружески встретил его. Как я удивился и обрадовался, узнав в нем печально известного Хитайета, принявшего ислам бывшего католического священника, всю войну доносившего на своих соплеменников, лично арестовывавшего и препровождавшего в полицию лучших из них.

Оба вернулись в кафе и, довольно долго пробыв там, наконец вышли и направились в сторону Сплантита. Так я неожиданно обнаружил еще одного крупного «хафие», о чем поспешил поскорее сообщить в редакцию «Чакатамарта» Эйнатяну и Грачу, так как Хитайет также был одним из первых в списке подлежащих возмездию…

На следующий день вместе с Галустом отправились на Большой Остров в надежде найти Хитайета, однако вернулись ни с чем, никто о нем даже не слышал.

Так прошло еще несколько дней, пока наконец я не поделился своими мыслями с товарищами. Сказал, что по пути на работу напасть на Ваге будет очень и очень трудно, если вообще возможно. Лишь на одном участке, да и то только в том случае, если Ваге по пути домой из Полицейского управления выйдет из конки и зайдет в местное отделение полиции. Я сообщил свое мнение и стал ждать их решения или действий.

Но дни шли, а они все тянули и тянули. Обиженный, я решил взять это «дело» на себя. После недавней стычки с полицейскими (когда Аршавир и его друг Аршавир Папазян, как всегда, доставлявшие по назначению оружие, вынуждены были вступить в перестрелку с полицейскими. – Л. М.) я обрел уверенность, а убийство нашего товарища Тачата обострило до предела нашу ненависть к этому оставшемуся безнаказанным злодею и ко всем предателям вообще. Это общее желание как можно скорее расправиться с предателем переполнило чашу моего терпения, и я обратился в Руководящий Орган с просьбой разрешить мне самому покарать доносчика-агента, носящего армянское имя. Столь долгая безнаказанность этого чудовища было оскорбительна для нашей организации и достоинства каждого армянина.

Ваге Ихсан страшился «Дашнакцутюн», но постоянно пытался показать свое бесстрашие. Я решил сблизиться с ним и подружиться. Это оказалось не так уж трудно, ибо сам Ваге искал кого-нибудь из наших, с кем он мог бы беседовать с таким расчетом, что слова его будут переданы кому следовало. В короткое время мы «подружились», вместе стали посещать кафе и другие места. Уверен, что и он не верил в мою искренность, однако постепенно все чаще искал встреч со мной.

Двум нашим товарищам было поручено свести счеты с Ваге. Я знал об этом и злился, что дело так затягивается. Между тем я начал догадываться, что предатель собирается скрыться из Полиса и навсегда замести следы, как это сделал негодяй Хитайет, скрывавшийся в Анатолии от справедливой армянской пули.

Я явился в Руководящий Орган и попросил поручить мне завершить это дело. Мое предложение приняли, но с большими оговорками. Они считали, что я слишком молод и неопытен, и сомневались в успехе. Однако, видимо, решили испытать меня и дали всего лишь недельный срок. После чего Орган решил прибегнуть к крайним мерам, имея в виду возможный внезапный отъезд Ихсана.

Утро 27 марта 1920 года.

Вышел из дома с намерением завершить дело сегодня любой ценой.

Прогулочным шагом двинулся к дому предателя. Было еще очень рано и улица была пустынна. Окна квартиры Ихсана были закрыты и занавески опущены. Для того чтобы выиграть время, решил пройтись по улице с видом человека, делающего покупки.

Мой надежный и опытный товарищ Аршак, покаравший до этого предателя Амаяка Арамянца, сопровождал меня в отдалении, готовый при необходимости прийти на помощь.

К 8 часам улица стала оживленнее. Послышались призывные голоса уличных торговцев. Дети группами, держась за руки, шли в детсады. Гречанка в доме напротив поспешно открывала створки окна, чтобы успеть продать детям печенье и конфеты. А рядом со мной в мясной лавке молодой албанец огромным ножом разделывал мясо.

Наконец увидел Ваге, идущего навстречу. Руки в карманах, где, как я не раз убеждался, у него всегда наготове был полицейский пистолет. Ихсан, замедлив шаги, подошел ко мне. По лицу было заметно, что его обуревают подозрения. В 10-15 шагах за ним следовал турок-телохранитель. Сохраняя самообладание и пытаясь держаться естественно, я улыбнулся, как обычно улыбаются при виде старого хорошего знакомого. Вытащив руку из кармана, где лежал пистолет, дружески помахал Ихсану, он вынужден был повторить мой жест и в свою очередь тоже вытащил руку из кармана.

Я уже ждал этого момента. Моментально вытащил пистолет и выстрелил. Пуля попала не в лоб, куда я целился, а в горло. Предатель пытался, с одной стороны, вытащить оружие из кармана, а с другой – позвать на помощь прохожих. Телохранитель-полицейский исчез, услышав звук выстрела.

Вторая пуля попала в руку Ихсана. Поняв, что не сможет воспользоваться оружием, он принялся бежать. Преследуя его, два раза выстрелил вдогонку. На улице начался переполох. Из окон домов посыпались различные предметы, мешавшие моему преследованию, однако никто из прохожих не посмел вмешаться.

Пробежав еще немного, Ихсан упал, ударившись головой о камень. Еще две пули попали в предателя, но и они не были смертельными. Ихсан все еще пытался встать, но не смог. На меня градом сыпались из окон различные предметы, сильно мешавшие мне приблизиться к нему. Воспользовавшись этим, Ихсан сумел вытащить из кармана пистолет, но я не дал ему возможности выстрелить, буквально упал на него и разрядил оставшиеся пули в голову.

Отойдя на несколько шагов, вернулся, чтобы убедиться, что злодей мертв. Голова его была полностью размозжена, та самая голова, которая на протяжении многих лет была причиной страданий и смерти невинных армян.

Инстинктивно я посмотрел наверх и увидел людей, высунувшихся из окон, осыпавших меня бранью и проклятиями. По телу моему пробежала дрожь. Но не они привлекли мое внимание. В одном из окон я заметил стоящую во весь рост женщину, печально смотревшую на труп Ихсана. Это была вдова доктора Пенне, одной из бесчисленных жертв Ихсана, живших на этой улице. Здесь же, неподалеку, был и дом доктора Тагаворяна, также загубленного Ихсаном.

Хотелось сказать г-же Пенне, что доносчик понес справедливое наказание, но времени не было, ситуация становилась опасной. Вокруг меня собралась толпа. Движение остановилось. Но никто не осмеливался вмешаться. Для того чтобы предупредить возможное нападение, я на виду у всех вновь зарядил пистолет.

Направив оружие на толпу, потребовал расчистить мне путь. Толпа раскололась надвое. Я начал медленно отходить. Меня никто не преследовал. Дойдя до угла соседней улицы Мигар, я ускорил шаги и побежал. Я бежал по улочкам до тех пор, пока не убедился, что за мной погони нет.

Перед тем как отправиться к Г.М., я зашел на квартиру к Гарваренцу. Я был в нервном состоянии и сильно возбужден. Здесь я успокоился и пошел к Тиграну Погосяну, где меня ждал Аршак, который и сопроводил меня до Г.М. Того не было дома. Отправились с Аршаком в редакцию «Чакатамарта»: отсюда к 17 часам отправились в магазин Гевояна, где в те дни работал Г. М. Он встретил меня восторженно. В его доме я провел месяц.

Я полагал, что среди очевидцев акции моих знакомых не было. Однако через несколько дней мне сообщили, что турецкие полицейские вместе с военной полицией союзников провели обыск у нас в доме. Выяснилось, что меня узнал телохранитель Ихсана. Был отдан приказ о моем аресте, и я был вынужден скрываться. Пробыв месяц в квартире Г.М., я перебрался в Скютар, где скрывался еще месяц. Затем, имея на руках швейцарский паспорт, я сел на грузовой пароход, отправлявшийся в Севастополь, где армия Врангеля доживала свои последние дни. Звали меня Торгом.

Маршрут мой был четко определен: из Севастополя – в Керчь, оттуда – в Батум, далее поездом – в Тифлис, из Тифлиса – в Армению.

В АРМЕНИИ

В июне 1920 года добрался до Еревана. В Армению я был послан, чтобы хоть на время избавиться от преследований турецкой полиции и других грозящих мне опасностей. Отсюда некоторое время спустя я должен был перебраться в Европу, где укрывались главари «Иттихада». Там нас ждали очень важные «дела». Оставалось получить четкие и конкретные инструкции из Полиса.

Рубен Тер-Минасян (в то время военный министр Армении. – Л. М.) поручил меня начальнику полиции Левону Галантаряну, который определил меня в отдел городской тайной полиции. Не прошло и нескольких дней, как меня послали в Карс, куда, как нам стало известно, под видом торговцев проникли турецкие шпионы. Удалось их разоблачить, получив к тому же ценную информацию. Затем, по поручению Рубена, отправился в Эчмиадзин, где выполнял различные задания. Так 3-4 месяца я разъезжал по районам Армении.

Как-то вызвали в Ереван. Поспешил в министерство. Товарищ Рубен пригласил меня к себе домой, где мы имели с ним долгую ночную беседу.

– Аршавир, – сказал он. – Я тебе должен поручить важное дело… Ты должен поехать в Баку…

Перед тем как сообщить суть задания, он описал мне положение страны. Внутренняя опасность была в основном ликвидирована, однако внешняя угроза оставалась неизменной. Согласно полученным им сведениям, азербайджанцы, руководимые турецкими офицерами, собирают большие силы на нашей границе. Угроза возможного нападения была реальной. Всей этой подготовкой руководили Халил и Энвер паши.

Угрозу необходимо было отвести, «нейтрализовав» Халила и Энвера. Это трудное «дело» поручалось мне и еще одному товарищу, которого должен был выбрать я сам. Я, естественно, дал свое согласие и в качестве напарника выбрал моего давнего друга Аршавира Папазяна, который еще в Полисе при переброске оружия множество раз доказывал свое мужество, преданность и самоотверженность. Аршавир еще до меня прибыл в Армению и служил начальником разведки в армии генерала Сепуха.

Телеграммой вызвали Аршавира из армии.

В ответ нам сообщили, что мой друг погиб во время очередной разведывательной операции. Он, как и мечтал, погиб в форме армянской армии, сражаясь за Свободную Армению.

Приказом Рубена моим напарником должен был стать Арам Ерканян, с которым я познакомился в доме министра, где мы долго совещались за 2 дня до отъезда в Баку через Тифлис.

Положение Армении ухудшалось. На границе ежедневно происходили инциденты, подвергавшие опасности жизнь населения. Надо было спешить. На последнем совещании в доме Рубена было решено, будто я, якобы сын турецкого торговца, в сопровождении Арама еду в Баку, чтобы купить икру.

Я владел турецким, на котором говорят жители Полиса, а турецкий Арама был, скорее, татарским. Все последующие дни мы постоянно практиковались, чтобы лучше понимать друг друга. Вот уж посмеялись над взаимными ошибками. У Арама был паспорт на имя Али Шевкета, а я назывался Исмаил Эшреф-бей. Устроиться в Баку само по себе было проблемой. Я предложил чтобы Арам там женился на татарке, обзавелся домом, а я поселился в нем в качестве квартиранта. Арам поначалу рассердился, потом согласился, так как другого варианта все равно не было. По правде говоря, я бы с удовольствием взял эту роль на себя, однако, несмотря на мои 20 лет, я выглядел максимум на 16. А Арам был крупного телосложения, ему было 25 лет. Чуть суженные к углам глаза и выступающие скулы придавали ему типично восточный облик. Вопрос был закрыт. Как мы должны были покинуть Баку после завершения операции, оставалось неясным, надо было полагаться на нашу ловкость и изобретательность. Правда, в Баку у нас было несколько адресов, но мы их не считали абсолютно надежными…

17 ноября 1920 года прибыли в Тифлис. Здесь случилось непредвиденное. Как-то в дверь вломились около десятка грузинских полицейских. Без каких-либо объяснений отвели нас в городское полицейское управление, где продержали 3 дня. На четвертый день нас вызвали на допрос. Никто не объяснял нам причину ареста. У нас были дипломатические паспорта, но кому до них было дело, Армения была окружена турецкими войсками, армянское правительство бессильно, а грузины в тот период были недружественно настроены к армянам.

Семь дней продержали нас там и почти каждый день водили на допрос. Не добившись от нас ничего, непрестанно избивали, мучили и пытали. Мы оба стали неузнаваемы. Арам хромал, лицо почернело, глаза опухли. А у меня ужасно болел подбородок, губы потрескались и из них постоянно сочилась кровь. В таком состоянии нас поместили в известную Метехскую тюрьму (пережив невероятные пытки и мучения в Метехской тюрьме, чудом избежав казни, Аршавиру и Араму удалось бежать при транспортировке их в Кутаиси. – Л. М.).

Семь дней мы оставались в Тифлисе, ожидая, пока из Полиса придут деньги и приказ о нашем возвращении. Арам очень переживал, полагая, что вернуться должен буду я один. За эти несколько месяцев мы очень привязались друг к другу. К тому же он знал, что я не успокоюсь и тут же приступлю к осуществлению новых программ. Он мечтал о наших совместных действиях. Грузинским полицейским удалось найти и присвоить припрятанные нами золотые монеты. Тут только мы начали понимать, почему грузины подвергли нас бесчеловечному обращению, пыткам, посадили в карцер и повели на казнь. На двух армян меньше – какое это имело для них значение? Нужно было убрать свидетелей, вот что для них было важно. Только взращенной в грузинах ненавистью к армянам можно было объяснить поведение тюремщиков и полицейских.

Арам думал, что присланных мне денег на двоих не хватит. Однако их оказалось достаточно. Мог ли я бросить моего опытного дорогого друга, который мог быть так полезен в наших европейских делах?

ВНОВЬ В ПОЛИСЕ.

Любовь Гаяне вознаградила меня за все перенесенные страдания и переживания. Мы решили пожениться. Я обещал ей, что как только я выполню свои обязательства, мы поселимся в какой-нибудь более свободной стране и заживем мирно и спокойно.

Мы жили мечтами о прекрасном будущем. Исполнятся ли они когда-нибудь? Кто знает? Возможно, если я останусь жив. Но этими своими сомнениями я никогда не делился с Гаяне.

Как-то ночью меня посетил управляющий делами Центрального комитета Грач Папазян. Значит, случилось что-то важное. И действительно, он передал мне решение Верховного Органа: выехать в Рим, куда уже 2 месяца назад отправился Григор Мержанов, для проведения подготовительных работ. Но вначале я должен был поехать в Марсель и там ждать указаний Мержанова. Было приказано купить дорогую одежду, достойную жизни в европейском городе. Вручили мне и новый паспорт. Теперь я зовусь Арсил Сирак, по национальности турок, живу в Эдирне.

ОТБЫТИЕ

В один из дождливых июньских дней 1921 года я поднялся на пароход. Провожали меня наш Мисак Торлакян, Роз и Гаяне. 30 июня пароход прибыл в Марсель. С письмом Центрального комитета я явился к товарищу Жамкочяну, который в тот же день снял мне комнату неподалеку от своей квартиры. Несколько недель я ждал дальнейших инструкций и за это время отправил несколько писем Мержанову. Удивительно, но он писал из Рима, что их не получал. В последнем письме он писал, что как только получит от меня письмо, тут же вышлет деньги на дорогу. Посоветовавшись с Жамкочяном, решили, что мне необходимо отправиться в Рим. Поскольку Мержанов писал, что купить оружие в Риме трудно, купил 2 кольта – браунинга.

Из Марселя в Рим добрался пароходом. Для туристов столица Италии – город веселья, удовольствий, истории и искусства. Для меня – «опасная зона». Я прибыл сюда по собственной воле, чтобы отомстить за кровь моих погубленных соплеменников и восстановить справедливость. Поскольку «большие союзники» не только забыли нас, но и соперничали между собой в оказании помощи преступникам и их варварскому племени. Сумел ли Мержанов обнаружить хотя бы нескольких главарей «Иттихада»? Кого именно? Завтра, когда я его встречу, он укажет мне их убежища, и мне останется приступить к делу и исполнить свою обязанность.

ПОКУШЕНИЕ НА ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА САИДА ХАЛИМ-ПАШУ

На следующее утро вместе с Мержановым отправились на Виллу Боргезе. Он долго жаловался на трудности поисков, хвалился, как мастерски он выслеживал местных турок, как он напал на след некоторых их них, высказывая при этом опасение, что уже навлек на себя подозрение. Высказал недовольство Руководящим Органом. Рад был, что отныне мы разделим обязанности: на следующий день мне предстояло от 10 до 4-х высматривать посетителей турецкого посольства, среди которых хотя и были достаточно высокопоставленные турки, но не те, которых мы искали.

Мы следовали за обнаруженными нами турками от посольства до кафе, магазина, кинотеатра, иногда до борделей, оттуда до гостиницы или арендованной квартиры, надеясь через них выйти на «главных». У нас были фотографии большинства занесенных в «черный список», и мы их хорошо запомнили.

Наконец после упорных поисков нашли важного турка – одного из телохранителей Саида Халим-паши Тевфика Азми. Он сел в вагон, сказал «Фраскати» и взял билет. Я сел за ним.

Через час с четвертью доехали до Фраскати. Турок вышел и двинулся к воротам в парк. В нем находилось огражденное стеной здание, напоминающее клуб. Я не осмелился войти. В поисках входа прошел вдоль стены. Напрасно. Уже стемнело. Я взобрался на стену и заглянул внутрь: в 7-8 шагах от меня сидели два человека и беседовали. Тот, преследуя которого я добрался до Фраскати, и другой – «старый знакомый» Рустам Реджеп, которого несколько раз я видел входящим в кемалистское посольство и на почте, где он, называя свое имя, получал письма до востребования.

Надо было узнать, о чем они говорят. И я, как кошка, спрыгнул со стены и спрятался в кустах за скамейкой.

Оказывается, в ближайшие дни в Рим должны приехать Бехаэтдин Шакир, Джанболат и Энвер. Также выяснилось, что Бекир Сами попросил Саида Халим-пашу помочь Мустафе Кемалю, послав оружие в Анатолию и предоставив значительные суммы для урегулирования внешних вопросов.

Саид Халим готов был оказать помощь с условием, чтобы лидеры «Иттихада» получили свободный доступ в Анатолию, а затем и в Полис, когда армия Кемаля одержит победу и сбросит греческую армию в море, как они надеялись и верили. В эти дни в Риме должно было состояться собрание по этим вопросам под председательством Саида Халим-паши.

Я узнал все, что было мне нужно, покинул свое убежище и вернулся в Рим.

На следующий день я отправился в то же кафе, что и накануне, где сидели те же посетители и громко переговаривались. Вдруг разговоры прервались и среди турок возникло какое-то замешательство. В кафе вошел человек низкого роста, полног телосложения, с серьезным и представительным видом. За ним шел еще один – с портфелем под мышкой. Это был тот же человек, за которым я вчера следовал до Фраскати и разговор которого с Рустамом Реджепом мне удалось подслушать.

Они сели за стол и выпили по рюмке коньяка. Присутствовавшие турки один за другим подошли к вошедшему, приветствовали его, о чем-то спрашивали или просили.

Было ясно, что это весьма высокопоставленное лицо, но я его не узнавал. Годы спустя и даже сейчас, когда я вспоминаю этот момент, представляю, каким было бы мое потрясение, если бы я узнал, что это один из «избранных», тот, кто подписал указ о полном уничтожении моего народа.

Ирония судьбы. Я искал его, а он сам явился и предстал передо мной.

Через 10-15 минут новоприбывшие встали, церемонно распрощались и медленно двинулись в сторону Виллы Боргезе.

Я вышел за ними. Они остановились под фонарем и продолжали беседовать. Я мучительно всматривался в лицо незнакомца. И вдруг меня осенило. Я представлял более высоким Саида Халим-пашу – сатразама, подписавшего документ о резне и высылке армян, премьер-министра бандитского правительства, «Иттихад ве теракки».

Наконец они пошли и через полчаса вошли в отель «Палас», где временно проживал паша.

В последующие дни я выяснил, что он ежедневно с 4-х до 6 часов выходил на прогулку. Иногда наносил деловые визиты, посещал банки, офисы. Обязательно заходил в Министерство внутренних дел, а сотрудники Султанского и Кемалистского посольств сами навещали его. По пятницам ходил на собрания в места, к которым невозможно было даже приблизиться.

В этот период, как мы позже узнали, и греки выслеживали турецких главарей. Специальная организация нередко задействовала для этого более 20 человек. Греки выслеживали, в частности, Саида Халим-пашу, кемалистских агентов и политических деятелей, так как они находились в состоянии войны с греками и пытались через них получить секретные сведения. В какой-то момент они начали следить и за мной, я тогда не знал, кто есть кто, и каждый раз с трудом заметал следы. Затем догадался, что мы оба выслеживаем одного и того же человека. Греки вознамерились убить Саида Халима за то, что, как мы выяснили, последний Епаркос Османской империи оказывал помощь Мустафе Кемалю оружием и деньгами.

В эти дни Мержанов уехал в Париж, и я около месяца работал в одиночестве. Изредка я встречался с товарищем Варандяном, которому и сообщил о слежке за нами греков, которые, очевидно, принимали нас за турок. Наш посол поговорил с греческим послом, после чего слежка за нами прекратилась.

Мержанов вернулся из Парижа и Женевы и привез решение о возможно скорой ликвидации Саида Халима. Остальные турки разъехались, и мы должны были позже вновь разыскать их. Мы пребывали в радостном настроении, уточняли день и час, как вдруг паша пропал. Вероятно, и он уехал из Рима. Наше удивление и разочарование были неописуемы.

Вновь принялись за поиски. К счастью, в знакомом нам кафе я встретил двух знатных турок, занимавших почетные места в нашем списке. Это были доктор Назым и Бехаэтдин Шакир и вместе с ними Мюнир-бей. Я поспешил к Мержанову, но дома его не оказалось. Вернулся в кафе, они были еще там. Когда вышли, я последовал за ними до отеля «Палас». Судьба вновь улыбнулась нам, утешал я самого себя.

Я пытался найти Мержанова, но бесполезно. На следующий день я в одиночестве дежурил перед отелем. Собрание закончилось, турки вышли и направились к Терминалу, затем к остановке на Фраскати. Подошла конка, пассажиры вышли, я пристроился за турками. Они говорили о собрании, которое должно было состояться 27 ноября – по турецкому календарю, или 19 декабря – по европейскому. Я накрепко запомнил это число. 18 ноября я телеграфировал Руководящему Органу, чтобы срочно прислали к нам Арама Ерканяна. Мы решили ворваться в зал, где будет проходить собрание, и расстрелять на месте всех находящихся там главарей «Иттихада».

В этот вечер мы крепко поссорились с Мержановым. Я выложил ему в лицо все мои обвинения. Ночью я пошел к товарищу Варандяну и изложил ему положение дел. Он велел мне терпеть.

Григор Мержанов в нашей партии имел репутацию известного революционера. Он принимал участие в армяно-татарских столкновениях, во всяком случае сам он так говорил, был под началом Христофора и членом комиссий, контролирующих осуществление всех террористических акций в Полисе. В 1919 году участвовал в Общем собрании партии в Армении. Военный министр поручил ему отправиться в Карабах, где в то время татары устроили смуту, однако он отказался ехать, выдвинув невыполнимые условия. И вернулся в Полис, где какое-то время бездельничал. Ему было 45-46 лет. Светловолосый, среднего роста, широкоплечий, силы необыкновенной. Одной рукой мог поднять 100 килограммов. В Полисе, особенно после случая с Ваге Ихсаном, мы были очень привязаны друг к другу. Он любил меня, и когда я после акции в Риме был в бегах, скрывал меня у себя дома и заботился обо мне, как брат.

Нашей самой большой мечтой было обнаружить в Европе сборище младотурецких преступников и вместе с нашими опытными и самоотверженными товарищами на месте расстрелять их всех. Эта мечта и в Риме сжигала нас изнутри, мы понимали, какое потрясение должна была вызвать подобная акция справедливости: одним ударом мы могли спасти достоинство нашего народа, заодно нанеся пощечину злобно обманывающей нас христианской Европе. Тем более что закаленные на фронтах и в предшествовавших успешных операциях товарищи были наготове и с нетерпением ждали приказа.

Прежде всего Согомон Тейлирян – храбрый рыцарь, образованный интеллигент, добропорядочный, благородный и скромный в поведении и в быту, уравновешенный и представительный. Побывавший на фронтах и в Полисе вместе с товарищем покаравший Арутюна Мкртчяна, бешикташского Мухтара. Теперь он в Америке.

Согомон Тейлирян за несколько месяцев до нашего отъезда в Рим, в марте, застрелил величайшего злодея в мировой истории Талаат-пашу, гнусного негодяя, организовавшего уничтожение 1,5 миллиона безоружных и невинных армян на их исторической Родине. Согомон был задержан и предстал перед судом.

Этот сенсационный судебный процесс, привлекший к себе внимание всей европейской, в частности, немецкой прессы, завершился оправданием нашего героя. Суд присяжных своим приговором объявил Согомона невиновным, тем самым признав право армянского народа на отмщение, а величайшего турецкого злодея – достойным презренной смерти. Эта историческая террористическая акция одновременно стала великолепным образцом проармянской пропаганды: ведь в ходе суда авторитетные лица, профессора, миссионеры, генералы дали свидетельские показания, осудив бесчеловечные зверства турок и продемонстрировав достоинства и невиновность армянского народа. Общенациональные ликование и утешение, вызванные акцией Согомона, были безграничны. И мы полагали, что вместе с несколькими смельчаками, подобными Согомону, такими, как Арам, Аршак, Шмавон и другими, с нетерпением ожидавшими своей очереди, должны были реализовать нашу великую Мечту. Мы, как огонь, шли по следам Саида Халима, Энвера, доктора Назыма, которые периодически то появлялись, то исчезали. Их надо было искать в европейских городах. А поиск и слежка требовали терпения, рассудительности и умения преодолевать различные трудности. Качеств, которых очевидно недоставало Мержанову. Его обязанностью было выслеживать, моей – стрелять. Террорист, чтобы не вызывать подозрений, не должен был появляться раньше срока. Между тем я и слежку взял на себя, и его необходимость стала сомнительной. Затягивание вредило делу. А он избегал изматывающей слежки, ему не хватало терпения. К тому же он был вспыльчив, да и разница в возрасте не способствовала взаимопониманию. Мы постоянно спорили, и я ему как-то сказал, что после завершения предприятия отправлюсь в Полис и попрошу Высший Орган дать мне другого напарника, что позже и сделал. А пока мне практически в одиночестве надо было искать пропавшего Саида Халима.

Как-то после полудня я дежурил возле отеля «Палас». И вдруг перед отелем остановился экипаж, в котором сидели паша и доктор Назым. Я поспешил сообщить новость Мержанову. Он писал письмо, однако тут же отложил его и, воодушевленный известием о появлении так долго отсутствовавшего паши, последовал за мной к отелю. Когда мы пришли, экипаж уже отъехал.

Вдруг паша вышел из кондитерской, расположенной рядом с отелем, в сопровождении своего неизменного телохранителя. Тот подозвал экипаж, и паша сел в него один. Мы условились, что я буду следовать за пашой, а Мержанов – за телохранителем. Я побежал за экипажем легким спортивным шагом, чтобы не привлекать внимание прохожих. Экипаж выехал из Старого Рима и остановился перед особняком на улице Виа Эостакио. Чернокожий слуга стоял у дверей. Сомнений не было – я обнаружил квартиру паши.

Вечером в одном из кафе на Биаца ди Монти, посещаемом турками, я подслушал разговор телохранителя Тевфика Азми, из которого понял, что в Альбано должно состояться собрание с участием влиятельных турок.

Утром мы были на вокзале. Здесь уже собирались турки. Тут же решили, что я немедленно автобусом отправлюсь в Альбано, который находился в двух часах езды, и там буду ждать прибытия поезда из Рима. Мержанов будет сидеть у окна вагона и вытирать пот со лба, если турки будут в поезде.

Больше часа я торчал под палящим солнцем, пока показался поезд с Мержановым, вытирающим пот. Мгновенно купил билет и впрыгнул в вагон. Мержанов сидел рядом с турками, которых было четверо. Они громко разговаривали, но я не мог расслышать, о чем они говорили.

Турки вышли на станции Альбано, мы – за ними. Пройдя через оживленную часть города, турки вошли в парк. Как позже мы выяснили, здесь находилась вилла Топала Исмаила Хагга, который в правительстве «Иттихада» занимал пост министра продовольствия. Настоящий разбойник, алчный спекулянт сахаром, кормивший народ хлебом из гнилой ржи. В тот момент этот паша руководил секретной службой, которая пыталась организовать покушение на нашего посла Варандяна, вероятно, в отместку за убийство Талаата. Однако киллер обознался, стрелял в похожего на Варандяна человека, а убегая, сломал ногу. Так полиции удалось установить его связь с Хаггом.

Мы прождали турок несколько часов, однако они так и не появились. Но это уже не имело значения. Дом мы запомнили.

…На рассвете я был в Альбано. Хотелось поближе рассмотреть дом Хагга. Ведь именно здесь должно было состояться собрание, на котором, несомненно, должен был присутствовать и сатразам-паша. Я уже обнаружил его квартиру в Риме, теперь мне стало известно и место проведения собрания. Нужно было постоянно следить за этими двумя пунктами и в удобный момент нанести удар.

В этот вечер мы с Марией (хозяйка квартиры, которую арендовал Ширакян. – Л. М.) отправились в Оперу. Давали Фауста. Вдруг в ложе напротив я увидел Саида Халим-пашу с двумя телохранителями. И пока зрители наслаждались великолепной музыкой и пением, я размышлял о нашей трагедии и о том, какой прекрасный случай представился мне. Открыть дверь и разрядить в голову злодея все пули! Однако я сомневался, что удастся убежать, не сразив при этом несколько невинных жертв.

На следующее утро во время моего обычного дежурства я заметил двух турок, спешащих на вокзал. Вероятно, приезжают новые гости, подумал я и последовал за ними. Каково же было мое удивление, когда на вокзале я обнаружил всех наших знакомых. Был здесь и паша. Они отправлялись в Геную. До отхода поезда было еще 20 минут. Я побежал за Мержановым, нашел его, но когда мы вернулись на вокзал, поезд уже ушел. Часть турок вместе с пашой уехали, на перроне оставались лишь провожавшие.

Положение наше было отчаянное. Почему паша уехал в Геную? Вернется ли он в Рим? А что если он отправится в Полис? Что я скажу в этом случае своим товарищам и Руководящему Органу?

После полудня встретил турок, среди которых был и Бекир Сами-бей. Они громко спорили. Зашли в кафе, я – за ними. Говорили они о займе для Турции в несколько миллионов золотых. По инициативе паши. Все они были бежавшие из страны иттихадисты, но с большой верой и заботливостью высказывались о новой Турции, о необходимости скорейшей доставки оружия в Анатолию. Потом заговорили о своих планах, центром которых стал паша. Они надеялись, что в результате его переговоров с Кемалем им будет разрешено вернуться в Турцию.

Из разговоров турок я, между прочим, понял, что паша никуда не уезжал и находится в Риме.

Вернулся домой и уничтожил все полученные мною письма и бумаги. Оставил при себе несколько турецких лир и пистолет с 6 патронами.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ САИДА ХАЛИМА

5 декабря 1921 года я встал очень рано. Побрился, принял ванну. Вылил на себя полфлакона одеколона. Вся моя одежда, от белья до шляпы, была новенькая. Черный галстук из тех, которые носят студенты и художники. Словно на свадьбу собрался. Накинул пальто и, не заходя к Мержанову, отправился ко дворцу паши.

Я решил сегодня же завершить дело, не задумываясь отныне о последствиях.

Ровно в час пополудни перед домом паши остановился автомобиль. Из него вышел Тевфик Азми с портфелем под мышкой и вошел в дом. Чуть погодя вышел вместе с пашой, и они спешно отъехали. Это меня не озаботило, так как я был уверен, что паша не откажется от послеполуденной прогулки и самое позднее через два часа вернется.

Я пошел на Виллу Боргезе, по которой он обычно возвращался в экипаже или пешком.

К 12 часам подошел Мержанов и спросил, почему я не пришел обедать в нашу студенческую столовую, где мы в полдень и по вечерам обычно встречались.

– Потому что, – ответил я, – сегодня нужно завершить дело при любых обстоятельствах и любой ценой.

Я был зол из-за опоздания паши и, подождав немного, сказал Григору: «Я пойду к дому». «Хорошо», – ответил он, и мы вышли. На углу заметили автобус и побежали. Я успел вскочить на подножку, а тяжелый Григор отстал. На улице Виа Номентана я вышел и пешком пошел в сторону улицы Эостанио. На обычно пустынной улице в этот момент было оживленно, рабочие возвращались после трудового дня.

Послышался шум подъезжающего экипажа. По телу моему пробежала дрожь, когда я увидел огромных лошадей с колыхающимися на ветру гривами. В экипаже сидели Саид Халим-паша и его телохранитель. Я посмотрел на другой конец улицы. Мержанова еще не было.

Перебежал на противоположный тротуар, чуть не попав под копыта лошадей. Вытянул руку и схватил в кулак узду, лошади захрипели и экипаж остановился. В поднявшейся суматохе я вскочил на облучок экипажа, с трудом сумев сохранить равновесие… Пока телохранитель смотрел на кучера и что-то говорил ему, видимо, пытаясь понять, почему экипаж остановился, взгляд Саида Халима встретился с моим. «Ерэн», – сказал он телохранителю. Это было последнее слово, сказанное сатразаном. Глаза его были полны ужаса, когда я направил пистолет в правый висок и выстрелил. Второй пули не потребовалось. Паша распростерся на сидении. Экипаж еще продолжал двигаться.

Тевфик Азми, пришедший в себя после первого потрясения, вытащил пистолет и только собирался выстрелить, когда, направив дуло пистолета ему в лоб, я крикнул по-турецки:

– Брось оружие, убью…

Он послушно выбросил пистолет в окно экипажа. Рукояткой пистолета я ударил по спине кучера и крикнул «Асрета! Асрета!» («Остановись!»). Несчастный дрожал от страха и в отчаянии пытался объяснить мне, что, мол, лошади не хотят остановиться.

До сих пор вспоминаю эту странную и невероятную сцену. Бешеный бег лошадей, свесившаяся из окна голова паши, телохранитель, в ужасе продолжавший сидеть с поднятыми руками, трясущийся в панике кучер и я с пистолетом в руке – одна нога уперлась в подножку, другая – внутри экипажа. Сильный ветер развевал пальто на моей спине, придавая мне вид огромной птицы. Эта сцена, завершавшаяся сползшей мне на лицо черной шляпой, так запечатлелась в воображении некоторых прохожих, что позже, во время допросов они утверждали, будто пашу убил призрак, фантом.

Кучеру не удавалось остановить лошадей, и они продолжили свой бег до дома паши, перед которым остановились сами. У двери стоял слуга, который механически приложил руку ко лбу, словно отдавая честь, но, увидев свесившуюся голову паши, застыл в изумлении. Не обращая внимания на слугу, я спрыгнул с экипажа и, подняв пистолет, обернулся вокруг, чтобы навести страх на прохожих, а заодно определить путь к отступлению…

Кольцо вокруг меня угрожающе сжималось. Мержанова все еще не было.

– Убийство политическое… Вас не касается… Дайте дорогу! – прокричал я по-итальянски и дважды выстрелил в землю.

Толпа расступилась, и я, сбросив мешавшее мне пальто, побежал сквозь освободившийся проход…

На следующее утро я вышел из дома затемно. Было только 5 часов, и вокруг все было закрыто. Я направился к доктору Е. Постучал, и в ту же секунду доктор распахнул дверь и повис у меня на шее.

– Будь ты тысячу раз благословен… Будь ты тысячу раз благословен! – восклицал он, и слезы радости струились по его лицу…

Вокруг валялись вечерние газеты. Все они в основном неблагосклонно писали о покойнике. Одна из газет писала: «Под чужим горизонтом в роскошном особняке жил преступник, который в годы войны, будучи премьер-министром Турции, спланировал и осуществил уничтожение благородного древнего народа. И не было сомнений, что пуля мщения народа-мученика в конце концов должна была настигнуть и покарать одного из главных организаторов невиданного преступления, как и всех остальных его виновников».В таком же духе писали и другие вечерние газеты. Только через несколько дней, когда стало известно, что со смертью паши пострадали заключенные или готовящиеся к подписанию коммерческие контракты с целым рядом итальянских промышленных предприятий, тональность некоторых газет изменилась.

Отправился к Варандяну, от которого узнал множество новостей. Прежде всего выяснилось, что полиция придает этому делу больше значения, чем мы предполагали. Множество людей были опрошены. Но самым тревожным стало известие о том, что на помощь итальянской полиции из Полиса в Рим выехала группа сотрудников тайной полиции.

Одна новость показалась мне просто невероятной. Оказалось, что пашу будут хоронить не в Риме, а в Полисе. И это в то время, когда войска союзников находились там. Одновременно это свидетельствовало о том, как тесно были связаны турки с главарями прежнего режима.

Просмотрел свежие газеты. В них не было ни слов сочувствия паше, ни слов осуждения неизвестного «террориста». Было, однако, недовольство случившимся, вследствие чего существенно пострадали итальянские интересы. Стало известно, что убитый паша запросил у Национального банка кредит в 20 млн лир, которые должны были быть потрачены на закупку оружия у итальянских заводов. Оружие предназначалось Мустафе Кемалю.

Естественно, и греки были рады происшедшему. Когда Варандян познакомил меня с послом Греции, тот горячо приветствовал меня и вручил мне памятную ленту и рекомендательное письмо.

От Варандяна пошел к Мержанову. Перед домом несколько раз просвистел условный сигнал – «Нашу Родину». Он спустился. И сообщил новости. В Риме каких-либо значительных турок не осталось. После убийства паши все разбежались. Другая новость – приехал Арам. И это была самая лучшая новость.

– Так как Арам приехал, надо собраться и посовещаться, – сказал Мержанов.

– Для меня все совещания окончены, – ответил я. – Я еду в Полис, чтобы лично доложить Верховному Органу.

Арама я встретил на площади Катр Фонтана. Зашли в кафе. И у него были новости. Было принято решение о том, что Грач Папазян отныне должен стать «турецким студентом» и проникнуть в турецкие круги. С этой целью он приехал в Рим, чтобы отсюда перебраться в Берлин. Эта новость была очень важна. Ведь мы тратили на поиски много времени и сил, теперь же Грач мог оказать нам неоценимую помощь.

Я знал Грача как всегда внимательного и собранного управляющего делами Центрального комитета. Это был энергичный молодой человек, от которого я получал инструкции при подготовке покушения на Ихсана. Студент юридического университета, бегло говоривший по-турецки и хорошо осведомленный в нравах и обычаях турок. Арам сообщил также, что Грач перенес небольшую операцию и теперь его «туркизация» стала полной. Скажу, что впоследствии, в Берлине, Грач безукоризненно выполнил свою роль и оказался нам исключительно полезным, сэкономив столь драгоценное для нас время, которое мы должны были потратить на длительную и мучительную слежку.

Арам также был против моей поездки в Полис. Но решение мое было окончательным.

Впереди было много работы. Мы знали, что Энвер и доктор Назым перебрались в Баку, а ведь само их существование было оскорбительным для нашей организации. Еще живы были Бехаэтдин Шакир, Джемал Азми, другие приговоренные к смерти главные организаторы истребления 1,5 млн невинных армян. Как можно было быть спокойным, пока эти палачи оставались безнаказанными?

СНОВА В ПОЛИСЕ

11 января наш пароход причалил к пристани Галаты. Я прямиком отправился к Гаяне.

Через несколько дней мне сообщили, что следующий пункт назначения – Берлин и даже определены все действующие лица. Аматуни и Руководящий Орган заверили, что Мержанов нейтрализован и вместо него связь будет осуществлять Шаан. Кроме того, в Берлине уже находится Грач, он же турок Мехмет Али. Арам в Вене и готов в любой момент приехать в Берлин. Там же будут Аршак и С., известный мне только по имени.

– Вас будет шестеро, – сказал мне Ваан Навасардян, – так что вы можете крупное дело провернуть. Отомстите за миллионы невинных жертв!

Забота и доверие товарищей наполнили меня энергией. Шаана я еще не успел хорошо узнать. А о С. говорили, что в свое время он работал в полиции. Грача я знал хорошо. Я был уверен, что он, целеустремленный и практичный, быстро найдет сбежавших преступников и я буду освобожден от тяжелого бремени розыска и слежки.

Шаан Натали пришел навестить меня. Мы впервые пожали друг другу руки. Он был очень весел. Рассмеялся, когда взглянул на меня: я выглядел намного моложе своих лет, не хватало только коротеньких штанишек.

– Как хорошо быть таким, – сказал он. – Столько лет и столько опытности.

Я улыбнулся в ответ и подумал: «Революции нужны разные люди: редакторы, пропагандисты, поэты… Но как этот преждевременно поседевший интеллигент решился взять на себя трудную и опасную миссию народного мстителя?» Действительность же состояла в том, что именно он вместе с прославленным Согомоном осуществил акцию возмездия в Берлине в прошлом году, покарав Талаат-пашу. Бросающийся в глаза и весьма привлекательный тип. Если бы турки подозревали его, то легко вышли бы на наш след. Почему его послали с нами? Наверняка в этом был особый смысл! В это время Шаана называли Американский Делегат, к тому же он был членом Руководящего Органа, а это были сами по себе весомые обстоятельства. В разговоре он нам дал понять, что через несколько дней отбывает в Берлин и приступает к своим обязанностям.

В Полисе я пробыл 10-15 дней. Как раз в эти дни привезли в Полис тело Саида Халима и устроили пышные похороны. Десятки тысяч турок участвовали в процессии. Присутствовали министры, высокопоставленные военные, даже иностранные гости. Населению был предоставлен бесплатный транспорт, чтобы все желающие могли попрощаться с последним премьер-министром Османской империи. Полиция и солдаты союзников наблюдали за порядком. Стоявшие в порту французские и итальянские боевые корабли в знак траура приспустили флаги. Только английские официальные круги хранили молчание. Ведь это они арестовали его как военного преступника и сослали на Мальту, откуда он и бежал в Италию.

Конечно, я испытывал бурное желание принять участие в траурном шествии, отдать и «дань уважения» Его Превосходительству. Но друзья отговорили меня от этого безрассудства…